Мы продолжаем серию интервью с директорами театров. Чуть больше месяца назад в МХТ имени Чехова был назначен новый художественный руководитель: Константин Хабенский сменил Сергея Женовача, подавшего в Минкульт заявление об уходе по собственному желанию. При этом Марина Андрейкина, которую пригласил в театр именно Женовач, осталась на своём посту – в должности первого зама худрука-директора. Поскольку история МХТ предыдущих трёх с лишним лет полна слухов, сплетен и домыслов, журнал ТЕАТР. попросил Марину Андрейкину рассказать о том, что происходило в МХТ в это время.
– О мхатовских событиях последнего времени мы узнавали по постам артистов, по инсайдерской информации, которая просачивалась в наше тесное, как известно, сообщество. Например, доходили слухи, что площадки перестают работать с прежней интенсивностью, а Новую сцену худрук вообще решил закрыть для зрителя. Стали уходить артисты, исчезать из репертуара популярные спектакли. Про снятие «Идеального мужа» Константина Богомолова наш сайт даже пытался получить у театра официальный комментарий, но ответ был из серии: репертуар должен обновляться. Что на самом деле происходило за закрытыми дверями?
– Ещё в одном из изданий нас упрекали в том, что были бездарно потрачены 112 миллионов, которые остались от Олега Павловича. Начну отвечать на ваш вопрос с этой истории. У Табакова действительно была «подушка безопасности», она сформировалась в 2010-2015 годах, когда театр очень активно ездил на гастроли и параллельно много играл в Москве. И хотя на 1 января 2017 года «подушка безопасности» составила 163,5 миллиона рублей, расходы театра за 2016 год превысили доходы на 37 миллионов рублей. В следующем, 2017-м, расходы превысили доходы на 56,5 миллионов. То есть, при жизни Табакова «подушку» уже начали использовать. В 2018 году новым художественным руководителем была изменена система оплаты труда артистов: увеличены оклады, ставки за спектакль, что привело к увеличению ФОТ за месяц в среднем на 6 миллионов. За полгода это уже 36 миллионов, как вы понимаете… Таким образом, разница между расходами и доходами театра ещё больше увеличилась. Осенью 2018 года я и пришедшая со мной команда увидели сложившуюся ситуацию, оценили её и начали проводить политику на сокращение всех остальных расходов и повышение доходов. В 2019 году театр показал очень хорошие экономические результаты – заработал больше, чем в 2017 и в 2018 годах. И административно-хозяйственные расходы удалось сократить на 32%. Сейчас они доведены до оптимального минимума. Ниже уже нельзя – скажется на качестве работы и содержании здания. Доля собственных средств в бюджете театра в 2019 году составила 53%. Нам удалось сократить разницу между расходами и доходами театра. Однако для принципиального изменения необходимо было увеличение доходной части, напрямую связанной с репертуаром.
– Когда вы пришли в МХТ, в каком состоянии вы нашли его административную часть, какие проблемы обнаружились при первом взгляде, какие проявились позже? А что, наоборот, вызвало восхищение?
– Олега Павловича не стало в марте 2018 года, я пришла в театр в сентябре. Надо сказать, что театр встретил новое художественное руководство с воодушевлением. Было ощущение надежды, она витала в воздухе. Что касается театра, то было заметно, что хозяйский глаз какое-то время за ним уже не очень присматривал. При этом каждый сотрудник занимался своим направлением, и огромный механизм – а тут штат почти 600 человек – серьёзных сбоев не давал. Люди в МХТ работают десятилетиями, они преданы театру. Но понятно, что профессионал работает в том направлении и в том секторе, за который он отвечает, а кораблю нужен рулевой.
Обычно – так уж у нас принято в обществе – как только где-то меняется руководство, люди со стороны начинают говорить о нарушениях, которые допускало прежнее руководство. Поскольку я должна была отвечать за финансы, я стала внимательно всматриваться в договорные отношения, которые были у МХТ, за 2018 год особенно. И тут же пришла проверка из Министерства культуры. Были найдены некоторые не самые серьёзные нарушения – прежде всего в части согласований с учредителем, но криминала никакого, конечно, не было. Что закономерно, поскольку этот театр у всех на виду и уже пережил однажды сложную ситуацию, связанную с законом. Я думаю, что такие уроки не забываются.
– Когда театром руководит всеобщий кумир, финансовую поддержку для театра ему искать не очень сложно, как и другие проблемы решать, потому что чиновники тоже люди и знаменитостям благоволят. Как изменилась финансовая ситуация с уходом Табакова? Появились ли новые проблемы, решить которые было нелегко? Например, был ли при Табакове какой-то фонд?
– В 2018 году, когда я пришла, единственным спонсором был ВТБ, и то только на одном спектакле – «XX век. Бал». Он был приведён продюсером спектакля Константином Эрнстом. Других спонсоров не было, хотя год начинался ещё при Олеге Павловиче. Ещё была и есть одна табачная компания-меценат, она как поддерживала театр при Табакове, так и продолжила это делать с новым руководством. В предыдущий год дела обстояли не сильно лучше. В общем, если посмотреть по бухгалтерским документам, спонсоров было не так уж и много, из чего я делаю вывод, что существовали люди, готовые поддерживать именно Олега Павловича. И они помогали ему лично, а Олег Павлович уже имел возможность из этой личной поддержки поддержать того, кого считал нужным. Да, при МХТ времён Табакова был фонд, но он к нам не перешёл, сложность оказалась в том, что учредителем того фонда был сам Олег Павлович, а в случае смерти единственного учредителя практически невозможно ни на кого эту организацию переоформить. Легче закрыть, что и произошло.
Я, конечно же, увидела эту задачу по привлечению средств – планировала создание фонда и попечительского совета. Сначала эта идея не нашла поддержки у нового художественного руководства, и я стала искать отдельных спонсоров – ездила на встречи и бизнес-форумы. Но чтобы люди поделились деньгами, они должны ощутить свою причастность к чему-то интересному, к тому, что обычно называется миссией, концепцией или стратегией развития театра. Понятно, что такая стратегия не может быть епархией только первого заместителя худрука-директора, поэтому я обратилась к художественному руководителю, тот призвал на помощь главного художника, и, поскольку я была настойчива – мне надо было ехать на очередной бизнес-форум, – появилась идея «Назад к Шехтелю». Она, что очевидно, касалась прежде всего здания театра и подразумевала возвращение его к прежней форме, прежнему стилю, но, за неимением никакой иной концепции развития МХТ, пришлось ехать с этой. К сожалению, это не показалось особо привлекательным для представителей бизнеса и вызывало вопросы с точки зрения развития театра как такового.
Весной 2019 года я вновь подняла вопрос о создании фонда театра и попечительского совета, и мне удалось получить добро на то, чтобы этим заниматься. Потратив на это несколько месяцев, я, при содействии друзей театра, всё же получила согласие одного из крупнейших российских политиков возглавить попечительский совет МХТ – этот человек даже позвонил в Министерство культуры и подтвердил свою готовность поддержать наш театр. Дальше нужно было письменно обозначить, к чему, собственно, этот человек подключается, и вот на моменте создания текстов всё и остановилось, потому что это была принципиальная позиция художественного руководства: не иметь никаких договорённостей в письменном виде, только устно, а на устном основании встречу организовать не удалось. Тогда же я пыталась работать с отдельными меценатами: небольшие взносы были, а с большими не складывалось, потому что внятной художественной программы у театра так и не возникло.
– Если возвращаться к необходимости фонда, важно сказать, что, поскольку это не бюджетные деньги, театр сразу получает гораздо большую свободу в своих действиях. Отчётность, безусловно, есть и здесь, но ограничений тут гораздо меньше, так ведь?
– Да, так и есть. Потому что 44-й Федеральный закон, например, обязует театры поддерживать отечественного производителя. Это прекрасная идея. Конечно же, надо развивать отечественное производство, но в некоторых случаях это просто невозможно. Например, когда дело касается обуви или тканей – случается, что такого специфического производства просто нет в России. А создавать его специально для театра тоже никто не будет, смысла нет. Хоть мы и крупный театр, но с точки зрения экономики в целом наши потребности – ничто, то есть, рынок под них не создастся. Конечно, фонд незаменим и в случае приглашения театром на постановки именитых, особенно зарубежных, режиссёров. Те огромные гонорары, которые они могут запросить, а также их приезд как-то нелогично оплачивать из бюджета. Ну и, конечно, фонд нужен, чтобы решать вопросы социальной поддержки сотрудников. Вообще в МХТ благотворительность очень развита. Мы несколько раз играли благотворительные спектакли в поддержку сотрудников – артисты не получали гонораров, а все деньги шли на поддержание здоровья наших сотрудников, которым в тот момент это было необходимо.
– Про финансовую ситуацию понятно. Теперь вопрос про сотрудников, которые работали при Табакове. Сколько примерно людей вам пришлось уволить, придя в МХТ, несколько десятков?
– Нет, десять – максимум. Причём это я говорю про период с 2018-го по настоящее время. Некоторые позиции в административном аппарате поменялись, но вот, например, Наталья Александровна Виноградова – замдиректора по зрителю и гастролям – как работала ещё при Ефремове, так и работает и сейчас. И когда мне задавали вопрос: «Как же так? Новая метла должна была вымести всю прежнюю команду!», я отвечала: «А вы мне покажите таких профессионалов на рынке, которые заполняют зал на 100 процентов. Тогда я готова что-то обсуждать».
– А Наталья Александровна и сейчас продолжает заполнять зал?
– Да, конечно. Поэтому я и говорю: не рубят сук, на котором сидят. Она работает. Она суперпрофи. Понятно, что сейчас многое меняется. Продажи всё больше идут в интернете. Наталье Александровне надо правильно ставить задачи. Я это делаю. И цифры ползут вверх. Сейчас наши собственные продажи достигли 82%.
– То есть, она владеет современными технологиями?
– Да. Она их осваивает постепенно и весьма успешно. Хотя это не означает, что я сама не всматриваюсь в новые тенденции и билетные технологии.
– Удалось в итоге подтянуть, укрепить вот этот слегка расшатавшийся механизм – менеджерски подтянуть?
– Парадокс театра заключается в том, что административная часть не может работать в отрыве от художественной концепции, художественного участия, художественной воли. Потому что театр – это энергетически мощное место, и энергия эта прежде всего творческая. Я привыкла работать с сильным художественным руководителем. Многим известно, что мы с Борисом Юрьевичем Юханановым были авторами концепции развития Московского драматического театра имени Станиславского, которая выиграла конкурс, проводимый Департаментом культуры Москвы. В 2013 году мы пришли в этот театр и осуществили его тройную трансформацию: трансформацию здания, трансформацию труппы, трансформацию репертуара. За полтора года мы полностью реконструировали здание – хотя сроки были совершенно нереальные. Открылся театр 26 января 2015 года – и до конца сезона было выпущено 11 больших премьер. Это я ещё не говорю про то, что происходило на лестнице, в фойе – жизнь бурлила и кипела везде.
Я упоминаю это потому, что в театре никогда не претендовала на функции продюсера, мне интересно способствовать воплощению идей художественного лидера, которому я доверяю и который доверяет мне.
– Чтобы закончить тему наследства Олега Павловича, не могу не спросить про площадку у метро «Коломенская», которая начала строиться при нём и от которой МХТ – что тоже широко обсуждалось в прессе – отказался. Площадку, как известно, тут же подхватил Валерий Фокин с намерением сделать там Дом национальных театров России. Помню, когда это стало известно, я даже звонила вам за комментарием, и вы ответили, что у МХТ сейчас другие приоритеты.
– Да, тогда на эту площадку съездил главный художник театра вместе с художественным руководителем. Главный художник оценил степень бедствия: сказал, что это каменный мешок, в который надо вложить немерено средств и значительную часть жизни, чтобы сделать из него что-то толковое, а у театра сейчас есть свои планы, важнейший из которых – восстановить основное здание (та самая концепция «Назад к Шехтелю», о которой мы уже говорили). При этом, надо отметить, что здание у «Коломенской» действительно требовало огромных вложений.
– А к Шехтелю-то в итоге приблизились? Я, честно говоря, не могу понять смысла этого лозунга.
– У меня нет комментариев по этому поводу. Теперь о том, что касается ваших вопросов, что происходило за закрытыми дверями. Очевидно, что у художественного руководства есть две основные зоны ответственности – труппа и репертуар. За три года в труппу МХТ не было принято ни одного нового артиста. Это не моя епархия, но я так понимаю, что труппа – это живая история, она требует пристального внимания и постоянной работы по обновлению: и тут речь и о «молодой крови», приток которой позволяет держать в тонусе всю труппу, и о звёздных приобретениях. Но отсутствие такого рода перемен было принципиальной позицией худрука.
– Сколько человек сейчас в труппе МХТ?
– 108 человек. В 2018 году было 122. Что касается репертуара: на детальное его формирование я не претендую, потому что это зона ответственности художественного лидера, но я понимаю, что при определении репертуарной политики такого театра, как МХТ, необходимо думать про кассовые спектакли, потому что этот театр по традиции живёт на то, что зарабатывает. Кроме того, мы понимаем, что приобщение зрителей к театру начинается не с высоколобых, а с более доступных спектаклей – это, повторю, совсем не означает, что они должны вступать в противоречие с творческой концепцией и репутацией театра. Снятие спектаклей с репертуара – это нормальная, здоровая история: спектакли могут разваливаться, могут устаревать морально, выпадать из времени, артисты могут оказываться не в той возрастной группе, которая требуется для этих ролей. Вопрос в другом – в том, что встаёт на замену. Если основной аргумент для снятия спектакля заключается в том, что нет места для хранения декораций, а про то, какой спектакль займёт ту или иную нишу в репертуаре, речи вообще не идёт, то, мне кажется, это искажает репертуарную политику.
– Ну и есть ещё такой момент, что МХТ – театр больших мастеров, и они не должны оставаться без ролей. Ну вот, например, если из репертуара основной сцены БДТ исчез спектакль «Блажь», в котором была занята Нина Усатова, то должен был появиться другой спектакль с этой выдающейся актрисой. И появилась «Слава» Константина Богомолова.
– Абсолютно точное замечание. Репертуар обязательно должен учитывать те ресурсы, которые есть, тем более, если они – ценные и уникальные. Прекрасная была история со спектаклем «Пристань» в Театре Вахтангова, где в отрывках из мировой классики были заняты корифеи театра. Возрастных артистов обязательно нужно занимать. Наша чудесная Нина Ивановна Гуляева, которую я уже упоминала, мне в шутку говорила: «Приезжаю в Театр Наций, а это прямо наш филиал». И мне было, конечно, немного обидно такое слышать, потому что мне бы хотелось, чтобы все эти артисты, и возрастные в том числе, были заняты в нашем репертуаре. Ну и, конечно, спектакли должны разводиться по разным сценам, а чтобы это происходило, в них должны быть заняты разные артисты – и это тоже вопрос репертуарной политики, который не решался. Есть и просто экономика: например, многонаселённость спектаклей камерных сцен – в нашем случае, это Новая сцена и Малая – изначально делает прокат таких спектаклей минусовым. Понятно, что есть спектакли, которые стоит играть и в минус, потому что они составляют важную художественную часть репертуара, но когда все спектакли на Новой и Малой сцене идут в минус, и когда спектакли невозможно развести по артистам, то и сотрудники репертуарной части, и театр в целом оказываются в тяжелейшей ситуации.
Ещё одна проблема – выпуск спектаклей на большой сцене: с одной стороны, понятно, что репетиций в сценическом пространстве должно быть достаточно, чтобы спектакль получился соответствующего уровня, с другой, любой день репетиций на сцене – это потеря доходов. До нашего прихода во время выпускного периода в МХТ практиковался показ спектаклей на сценах других театров. И когда я пришла, мы ещё какое-то время это делали. Но сейчас мы этого делать уже почти не можем, потому что наши спектакли последнего времени выпускались с учетом особенностей сцены МХТ, и они практически невывозимы. Не говоря уже о том, что они не разводятся по артистам. И есть ещё такой момент: если ты играешь спектакли на чужой площадке, ты должен быть уверен, что ты его продашь и аренда окупится. И тут я вам могу привести такие цифры: top-five спектаклей репертуара МХТ, то есть, не просто продаваемых спектаклей, но тех, которые приносят наибольший доход, за первые шесть месяцев 2021 года был такой: «Звезда вашего периода», которую мы выпустили вместе с Ренатой Литвиновой, «№13D», «Примадонны», «Контрабас» и «Идеальный муж». Так вот, в июне 2021 года по решению художественного руководителя, без каких-либо обсуждений со мной, театр должен был лишиться трёх из них. Про «Примадонн», правда, мне и сами артисты говорили, что их ещё пару лет назад надо было снять, «Контрабас» ушёл из репертуара, потому что это была принципиальная позиция Хабенского в связи с тем, что должен был появиться новый спектакль с его участием, а «Идеального мужа» снимали без объяснения причин. И это решение нанесло серьёзный удар по экономике. Приведу такую цифру. Мы с Константином Хабенским сейчас пересмотрели репертуар на декабрь, который был изначально намечен при прежнем художественном руководстве. В результате этого пересмотра месячные доходы выросли в два раза. В ноябре у нас плановые доходы были 28 миллионов, которые с переходом на 70-процентную заполняемость увеличились до 33 миллионов. А декабрьские доходы после пересмотра репертуара подскочили до 66 миллионов. Почувствуйте разницу.
– А в чём заключался пересмотр?
– Просто мы поставили в афишу спектакли, которые уместнее в декабре.
– Прежний художественный руководитель как-то декларировал свою позицию, объяснял её – лично вам, труппе?
– Нет. Мы вообще практически не общались. И я думаю, дело в том, что прежде деклараций художественный руководитель должен чётко знать, куда он хочет театр вести, и иметь энергию, чтобы это делать. Я не знаю, чем закончится история с новым художественным руководителем, которая началась в МХТ сейчас, но то, что жизнь в театре забурлила, закипела – это совершенно очевидно. Та энергия, о которой я говорю, – она стала прямо бить. Люди, работающие в театре, это чувствуют безошибочно, обмануть их невозможно. Ну и, конечно, театр надо любить – любая нехватка этого чувства тоже ощущается очень остро.
– Журналистам, в частности, из нашего издания, было не слишком просто общаться с pr-службой МХТ: проблемы возникали и с оперативностью, и с формулировками по тем или иным вопросам – часто это были комментарии-отписки. А в результате прессе приходилось довольствоваться домыслами и сплетнями. Как планирует коммуницировать с общественностью сегодняшний МХТ?
– Это была опять-таки системная проблема. Она заключалась в том, что прежнее художественное руководство выбрало политику закрытости. Мне кажется принципиально важным, что у театра должны быть лицо и голос. Можно даже сказать: лица и голоса, но, как минимум, один, главный голос точно должен быть – тот, который транслирует позицию театра. Это, кстати, важно как для внешнего положения театра, так и для его внутренней жизни. Художественный лидер должен общаться с труппой. Театр – он же про энергию и про коммуникацию. При Олеге Павловиче коммуникация работала. Он сам по себе был источником инфоповодов: бровью поведёт – уже можно об этом всем рассказывать. Режиссёры люди более закрытые. Но в нашем случае коммуникация превратилась в неразрешимую проблему. Мы, конечно, делали, что могли, в чём-то даже и преуспели. Но надо понимать, что работа любого pr-отдела в театре может только дополнять ключевого ньюсмейкера.
– А какова позиция Константина Хабенского по вопросу открытости театра, взаимодействия с труппой? По вопросам репертуара? Вы о чём-то с ним уже договорились?
– Не знаю, стоит это писать или нет, но в первый день работы Константина Юрьевича мы с ним встретились в полдень и проговорили несколько часов подряд. И мои коллеги в театре шутили: Марина Сергеевна, если сложить те минуты, которые вы общались с предыдущим художественным руководителем за три года, то эта сумма будет меньше времени, которое вы провели с Хабенским в первый его день в новой должности. Мы опять возвращаемся к тому, с чего начали: без чёткого определения художественной политики не может быть никакого менеджмента. Менеджмент и художественная деятельность должны существовать в тандеме, в постоянном диалоге. Не может художественный руководитель полностью отключаться от финансовых вопросов. Я помню, что в Электротеатре, если возникал какой-то финансовый вопрос, а Борис Юрьевич в этот момент выпускал спектакль, я ему давала сигнал и знала, что в том случае, если он закончит репетицию в час ночи, он на половину второго назначит совещание – потому что откладывать нельзя. Конечно, эту модель не назовешь щадящей для сотрудников, но, на самом деле, это здоровая модель для театра.
Модель, которую выбрал Хабенский, – она открытая. Он не претендует на знание всех областей в театральной сфере, но не боится спрашивать. И, что немаловажно, он, опираясь на эти мнения, берёт на себя ответственность за принятие решений. Ему – и это мне в нём очень импонирует – не зазорно спросить, он доверяет мнению профессионалов, но решения принимает самостоятельно и оперативно. Мы по пятьдесят раз в день заходим друг к другу в кабинеты, и это опять же нормально, потому что сейчас очень активно всё развивается: появилась какая-то информация, надо тут же поделиться, обсудить, потому что сразу же что-то корректируется. То есть, это такой активный, живой процесс. Сам Константин с утра до ночи в театре – и это тоже всех бодрит и держит в тонусе.
Сразу же после назначения Хабенский инициировал закрытый сбор труппы, и это было очень правильно: человек просто пришёл к людям, которым такого общения очень не хватало. В тот же день состоялась встреча со старейшинами, и, опять же, было очевидно, что люди очень соскучились по вниманию, по разговорам – и они тут же раскрылись: очень интересно наши корифеи воспоминали на этой встрече про старый МХАТ, Наталья Максимовна Тенякова, как всегда, замечательно рассказывала про старый БДТ. А Константин рассказал о том, чем он занимался в последнее время. А ещё прошла встреча худрука с молодёжью. Ребята задавали вопросы, говорили о проблемах, Константин слушал, потом сказал, что ждёт от них предложений на листке формата А4 – о том, что они хотят, что предлагают в театре изменить. И он действительно всё читает, всем интересуется.
Все мы знаем, что он давно занимается благотворительностью, и уже очевидно, что МХТ теперь за эту историю возьмется системно. Конечно, мы организуем фонд. Художественная программа сейчас в процессе разработки, причём, очень активной разработки с привлечением большого количества экспертов. И, соответственно, работа pr-отдела и пресс-службы будет совершенно иной, потому что театр опять становится открытым в публичное, и, в том числе, информационное пространство. Мы понимаем, что инфоповоды, которые у нас сейчас будут возникать в большом количестве, важно вовремя и правильно преподносить. Два года назад в театре был создан медиа-центр, который возглавил Вадим Верник, и, поскольку он готов и хочет работать, театр с ним не расстаётся. Вадим – человек нашему театру не чуждый, контактов у него достаточно. Он же будет и руководителем пресс-службы, и у него будет помощница – недавняя выпускница Алексея Вадимовича Бартошевича. Так что ждите от нас позитивных новостей.
Источник: oteatre.info
